[people-and-cats]

04.01.2015 в 05:30

Пишет  Oh, Gretchen!:

польсон
для  шиповник Тео.

You’re too mean, I don’t like you, fuck you anyway
You make me wanna scream at the top of my lungs
It hurts but I won’t fight you
You suck anyway
You make me wanna die

Мое имя Томас Грей.
И я умру через пару месяцев.
Неправда ли, прекрасное начало? Никаких бессмысленных надежд на "хэппи-энд", никакого притворства, никаких "долго и счастливо". Все просто: мое тело окажется в дубовом гробу всего через восемь недель и несколько часов, его обложат цветами (я бы предпочел, лилии или белладонну) и зароют в земле, где я со временем, конечно же, сгнию. как и все остальные мои "соседи". Грязно и печально.
Кто будет скорбеть по мне? О, конечно же, Фил прольет не один литр слез на похоронах, после них, даже перед моей смертью. Лилит, возможно, будет приходить и класть у моего могильного камня по яблоку каждую неделю. Бездумная трата продовольствия.
Вы, как и другие, наверняка, задаетесь вопросом, что со мной не так. "Неужели этому парню все равно?". "Он, что, бесчувственный?".
О, если бы только это и правда было так. Как бы это все упростило...

Палец скользнул по припухшим от поцелуя губам к подбородку; брови сведены на переносице, кажется, что лицо просто окаменело. Но этот нахал улыбается, как ни в чем не бывало.
- Ты сладкий.
Нахал.
- Думал, это будет, как лизнуть сосульку.
Хам.
- Могу я сделать это еще раз?
Да, ты можешь, и ты делаешь это. И я отвечаю. Я буквально слышу, как мои ярость и тоска током пронзают твое тело снова и снова, с каждым движением губ напряжение усиливается. Ты чувствуешь меня, как никто и никогда. Погружаешься в меня, как в бескрайний океан. Никто и никогда не видел меня таким, кроме Фила. Но он слишком особенный, чтобы поддаваться сравнениям. А ты - что-то новое.
Поднимаю руки, притягиваю тебя ближе, прикусываю солоноватую кожу.
Соль - от слез. Кто-то из нас плачет.
- Поль.
Я - плачу?..
- Поль, посмотри на меня.
И я подчиняюсь. И упираюсь взглядом прямо в его темные глаза. Их цвет, вся их глубина, каждая ресница, сочетание деталей - все это напоминает мне тяжелый бархат. Я почти уверен, что если бы я прикоснулся к этим глазам, то ощущения были бы именно такими - прикосновение к бархату.
Он встревожен.
- Ты не должен плакать от поцелуев.
Вернее - я вообще не должен плакать. Это не мое, я этого совсем не умею.
Он почему-то улыбается (чему здесь улыбаться, идиот?), поднимает ладонь, и я ощущаю ее шероховатость на своей щеке. Его большой палец поглаживает мою кожу, стирая дорожку влаги. И я хочу, чтобы этот момент длился вечность; пожалуйста, ведь должен быть способ.
- Ты совершаешь ошибку, - хриплю я.
Да, я должен его предупредить, пока не поздно.
- Я скоро умру, понимаешь?
Два месяца и пара часов.
- Это ничем хорошим не кончится.
Нельзя любить тех, кто одной ногой в могиле.
- Да мне плевать.

Ты - что-то новое. Что-то, что мне только предстоит изучить. И я собираюсь потратить на это все время, что мне осталось.

Заниматься сексом в полумраке - так пошло. Не оригинально. Вульгарно. Не хватает только свечей и романтической музыки.
В комнате душно, кровать яростно скрипит, пока мы двигаемся вверх-вниз по графику бесконечности, находя новые и новые отметки бессмертия. Я почти могу почувствовать то, как он чувствует меня. Целуя мои пальцы, шею, плечи и ключицы; я могу почувствовать, как он взволновал моим волнением. Я могу увидеть, как блестят его глаза от возбуждения, каждый мускул напрягается, когда он слышит мой судорожный стон (прикрывает глаза, сжимает губы; пытается поймать и сохранить момент; пытается не разрушить его резким движением бедер, которое может причинить мне боль, если я не готов к нему). Я вбираю его в себя, как новый опыт.
Все, что происходит со мной сейчас - это опыт.
И я отрицаю любую причастность к собственным несдержанным словам, стонам и пожирающим его взглядам.
Он несомненно влюблен.
А я несомненно умру. Но не сегодня.

Щелк. Этот короткий звук отрезает все пути к отступлению.
Крыса в мышеловке, вот кто я. И был ею с самого начала, вот только я этого не заметил за всем этим.
- Я говорил тебе, Том.
- Прошу, не сейчас, Фил.
Все, чего я сейчас хочу - осмыслить и уяснить себе то, что, казалось бы, было очевидно. Вот только я этого не заметил за всем этим.
Все - фарс?
Любовь - дешевая бравада?
Секс - инструмент обмана и самообмана?
Меня приручили и выставили на улицу, как повзрослевшего щенка, который перестал быть маленьким, большеглазым и симпатичным. Я раньше не сталкивался с этим. И теперь я хочу знать только одно: то, что я сейчас чувствую - что это? Я знаю, что он объяснил бы мне. "Твою грудь сжимает и тебе сложно дышать, так?". Так. "Позволь мне, Поль, я помогу тебе". И я позволял. И я наслаждался умиротворением, которое он дарил. И он объяснял, почему мне так дурно. Почему меня тошнит. Почему я не могу встать с кровати. Почему я хочу взять его за руку. Почему я раздражен.
И самое болезненное во всем этом то, что я не могу спросить его, что я чувствую сейчас.
Я, наконец, ощутил на себе весь груз эмоционального мира, который был знаком ему от и до.
И теперь я, наконец, осознаю, почему плачу.